«Лавры меня, честно скажу, никогда не волновали, и амбициозным я никогда не был, даже стеснялся, когда хвалили или на что-нибудь выдвигали. Я не люблю одиночество мансард, я поклонник живой работы. Благодаря кинохудожничеству объездил если не весь, то приличную часть мира и познакомился с потрясающими людьми»

Они появляются издалека, черные правительственные ЗИСы и, медленно надвигаясь, разрезают ревом мощных моторов мягкую тишину заснеженной мартовской Москвы. Обычный, казалось бы, автомобильный проход за какие-то несколько секунд экранного времени вдруг неожиданно создает тревожную, напряженно-зловещую атмосферу и производит очень сильное впечатление. Небанальное решение сцены смерти Сталина в картине «Хрусталев, машину!» российского киноклассика Алексея Германа (автора известных фильмов «Проверка на дорогах», «Мой друг Иван Лапшин»), режиссерская идея, мастерски воплощенная творческой группой, в составе которой одну из первых скрипок сыграл и художник-постановщик Владимир Светозаров. Он заслуженный художник России, член Союза кинематографистов РФ, Лауреат премии «Золотой Овен», Лауреат премии «Ника» (картина «Хрусталев, машину!», 2000 г.).

В послужном списке Владимера Светозарова более 30 кинолент: «Чужие письма», «Ключ без права передачи», «Ася», «Фантазии Фарятьева», «Блондинка за углом», «Пацаны», «Собачье сердце», «Афганский излом», «Бандитский Петербург», «Восток-Запад».

«Колёса»: Владимир, многие люди, далекие от кинопроизводства, не представляют себе, что делает художник в кино? Понятно — кинооператор, режиссер, актер, гример…

— Если буквально, то в самом начале процесса художник рисует весь будущий фильм и представляет в эскизах свое видение картины режиссеру как предмет для разговора — такой хотел бы тот видеть киноленту или нет. Потом делаются раскадровки, рисуется практически каждый кадр, ну, а дальше — техническая часть: чертежи декораций, строятся сами декорации и т.п., подбираются актеры, и начинаются съемки. Но это в идеале. К сожалению, при нынешнем отношении к кино, и в том кино, в кавычках, которое сегодня большей частью демонстрируется — многочисленные сериалы и скороспелые работы — роль художника незначительна и сводится порой лишь к поискам интерьеров. А ведь в кино огромную роль играет изображение. Разве можно, скажем, представить фильмы Тарковского или другие, заслужившие внимание публики и критики картины без художника, без точности деталей, без нюансов. Как сказал Ромм: «Кино — это зрелище, а не слушалище».

«Колёса»: А как становятся художниками кино, Ваш случай?

— Рисовать меня трогательно учили с раннего детства. В школе, в ДПШ, во Дворце пионеров. И однажды я дорисовался до того, что во время очередного посещения Эрмитажа незаметно для педагога принес в музей свою жалкую картинку, приставил ее к одному из шедевров и понял, слава Богу, рано, что эти вершины — недостижимы. И когда сегодня кое-кто из современных художников бьет себя в грудь, доказывая свою значимость, я советую окантовать свое произведение в покупную финскую рамку, принести под полой в лучший музей мира и почувствовать разницу.
В кино же есть гениальные картины, на которых работали замечательные художники, но простор для творчества — огромен, недостижимых вершин пока нет.
Потом, не буду скрывать, я еще и родился в семье знаменитого советского кинорежиссера Иосифа Хейфица (нар. артист СССР, Герой Социалистического Труда, Лауреат Государственных премий, режиссер и сценарист, снял картины «Депутат Балтики», «Большая семья», «Дело Румянцева», «Дорогой мой человек», «Дама с собачкой», «Ася», «Бродячий автобус» — ред.), который в 35 лет стал Лауреатом Сталинской премии. В то время это было великое событие. Безусловно, среда, в которой растет ребенок, многое дает, поскольку видишь, что происходит, какие люди тебя окружают. Правда, папа, надо отдать ему должное, абсолютно не занимался детьми, и не потому, что был плохим отцом, просто целиком отдавал себя делу. Так что мы с братом Митей были предоставлены, как говорится, сами себе. Отец даже не знал, кто из нас в каком классе учится. Время от времени, выполняя, по его разумению, отцовский долг, потирал ладони и говорил: «Давайте свои матрикулы!» Он даже не был в курсе того, что матрикулы давно стали дневниками.

С одной стороны, рождение в семье известного режиссера имело свои плюсы, с другой — пока отец был жив, у меня существовал комплекс папенькиного сынка. Совершенно кошмарное чувство! Что бы я хорошего ни сделал, говорили: «Ну, понятно, сын Хейфица!» А вдруг, если какая неудача: «Такой замечательный отец, а сынок-то!» И я довольно рано начал держать по отношению к отцу определенную дистанцию, которую сам себе почему-то придумал. Даже с блеском окончил Ломоносовское училище механизации (это уже поближе к «Колёсам» — ред.). В 16 лет на полном серьезе хотел быть трактористом, человеком совершенно самостоятельным, не похожим ни на кого. Получил удостоверение тракториста широкого профиля. А в военном билете, когда меня забирали в армию, было написано: профессия «тракторист-скульптор». Почему скульптор? Потому что после училища прямо в школьной форме, как сейчас помню, прибыл на киностудию «Ленфильм» в качестве ученика бутафора. Размешивал гипс, как положено ученику, бегал за портвейном мастерам!
Со временем мне присвоили 3 разряд, затем перевели на лепной участок, где работали ленфильмовские скульпторы, вот так и получился тракторист-скульптор.

«Колёса»: А служили, случайно, не в танковых частях?

— Нет. В доблестной второй роте охраны, так тогда это называлось, Ленинградского военного округа, где служили славные, лихие ребята. И был в моей армейской жизни один эпизод, который, думаю, остался не только в истории Ленинградского округа, но и в истории государства. Я охранял лично маршала Баграмяна (Жуков, Рокоссовский, Баграмян — народ с восхищением произносил эти имена). Уже старенький товарищ маршал прибыл в Ленинград, чтобы проехаться по военным частям и город заодно посмотреть. Остановился в секретной, как положено, гостинице на набережной Макарова, и охранял героя Великой Отечественной вооруженный до зубов рядовой Владимир Светозаров. Вечером маршала Баграмяна привезли на «Чайке» в гостиницу. Увидев, что двери надежно закрыты, и маршал, судя по всему, лег спать, я с автоматом ушел в самоволку. И надо было такому случиться — мимо секретного объекта проходил, любуясь белыми ночами, хмельной мужичок. Что ему в голову взбрело, сказать трудно, но мимоходом он зацепил входную дверь гостиницы, разбив стекло. Когда дежурный по части обнаружил это, поднялась страшная паника. Но обнаружив маршала в целости и сохранности, спокойно спящим в своей роскошной спальне, все тут же успокоились и бросились на поиски незадачливого рядового, судьба которого их на тот момент дико волновала. Весь город был поднят на ноги, меня нашли. И тут, конечно, не буду скрывать, спасла солдата известность отца. Он обратился к писателю Юрию Герману, с которым в то время работал над картиной «Дело Румянцева», а Германа очень уважали военные. Меня чудом отмазали от трибунала, и я тихо-мирно несколько суток просидел на гауптвахте.
После армии пару лет проработал на «Ленфильме» декоратором. Но в один прекрасный день на студии появилась изящная, странная, восточного типа женщина, в невероятных нарядах. Это была Динара Асанова. Как раз в тот период в Доме Кино проходила выставка молодых ленфильмовских дарований, где я выставил свою скромную работу «Точильщик». Точильщик моего детства. Если кто помнит, тогда они ходили по дворам, точили ножи и ножницы, нажимали ногой на нехитрое приспособление, и крутилось колесико. И вот на фоне грустного Петроградского (тогда Ждановского) района, мой точильщик точил ножи, а вокруг мной были изображены любимые переулки, мосты и река Карповка. Работа понравилась Динаре Асановой, и она пригласила меня, честно, без всякого блата, художником-постановщиком на картину «Не болит голова у дятла». Это, по тем временам нетрадиционное кино долго клевали за нестандартное изображение советской молодежи. Потом картина стала, как теперь говорят, культовой. Так я стартовал и неожиданно стал модным художником. Меня стали приглашать такие мастера жанра, как Авербах, Бортко, Герман.

«Колёса»: Интересно, в картинах каких режиссеров художника Светозарова оставалось больше?

— Конечно, в фильме «Хрусталев, машину!» Герман, в отличие от многих других, придает чуть ли не первостепенное значение изображению. Его кино поражает точностью воспроизведения времени, точностью деталей. Он относится к художнику с большим уважением, но и с дикой требовательностью. Работать с ним очень интересно, но и очень трудно. Когда подбирались актеры на «Хрусталев, машину!», он просто брал мои эскизы, показывал персонаж и говорил: «Найдите мне вот такое и вот такое лицо!» Фильм снимался пять лет с финансовыми проблемами и скандалами. И когда, чтобы как-то перебиться, занимая у друзей сотню-другую, я подходил к Алексею с житейскими вопросами, Герман произносил: «Вова, твоей рукой водит рука Бога». А потому, мол, о таких вещах, как презренный металл, грех говорить.
К тому же это черно-белое кино, что по-своему очень интересно. Недавно прочитал в каком-то модном журнале, что и фотография постепенно возвращается к «чернобелью». Липкое, слащавое, изжившее себя цветное фото уже немодно. В принципе, Герман прав, говоря, что снимать зеленую шинель и красную кровь на белом снегу — липа, которая может зачеркнуть все остальное.

«Колёса»: В германовской картине есть персонаж, вынесенный в название, — машина, и, по ощущениям, далеко не второстепенный.

— И это так. Вообще, знаете, с автомобилем связаны мои первые детские тревожные воспоминания. Однажды в доме, где всегда было радостно, солнечно и светло, повисла какая-то тревога. Помню, мама плакала. Мне ничего не говорили, все помрачнело, потемнело и насупилось. Оказалось, что мой отец, будучи сталинским Лауреатом, получил возможность купить автомобиль, первый советский «Москвич», содранный с немецкого, если не ошибаюсь, Опеля, — такая смешная божья коровка. Отец поехал в Лугу и где-то под Лугой перевернулся. У нас в доме даже есть фотография — отец вылезает в боковое стекло «Москвича», такое крошечное — 40 на 30. Уже тек бензин из бензобака, и автомобиль вот-вот должен был загореться. Жив режиссер Хейфиц остался чудом. Тогда я понял, что машина — это непросто и достаточно опасно. Отца же авария не остановила, он продолжал ездить. После «Москвича» была, как и положено, «Победа», потом «Волга» с оленем. Это уникальное авто продавалось только исключительно заслуженным людям с разрешения обкома. Надо сказать, отец до 80 лет сам сидел за рулем и любил это дело.

«Колёса»: А у Вас не было желания самому порулить?

— В детстве — нет. Я был горячий сторонник мопеда. Алексей Баталов, которого отец в свое время открыл (он нашел его в театре Советской Армии для картины «Дело Румянцева», после чего Баталов стал кумиром публики), был очень дружен с отцом и как-то подарил мне велосипедный моторчик Д-4. По тем временам это было круто!
Автомобили же тогда не очень любил, считал, да и до сих пор считаю, что они, как бы помягче выразиться, ведут себя на дорогах и по отношению к пешеходам не очень скромно. Теперь, когда вижу, как рассекают по городу все эти «Мерседесы», а пожилые люди стоят на коленях и просят милостыню, то полагаю, что это просто неинтеллигентно. Мне бывает не по себе, когда на своей скромной «Ниве» приходится заезжать на студию. Честно, как-то неловко перед друзьями, с которыми не так давно сиживал в ленфильмовских коридорах и стрелял у них последнюю сигарету.

«Колёса»: Почему выбор пал на «Ниву»?

— Мне удалось немного подзаработать на картине «Восток-Запад» французского режиссера Режиса Варнье, оскароносца, получившего награду Американской киноакадемии за картину «Французская женщина». Как-то вечером раздался международный телефонный звонок, и с милым акцентом произнесли: «Володя, хотим Вас пригласить в Париж». Сначала подумал, что разыгрывают друзья, но французское предложение о сотрудничестве оказалось правдой. Прочитал сценарий, который мне жутко не понравился, но, как говорится, наступил на горло собственной песне. На картине работали такие российские и французские звезды, как Олег Меньшиков, Сергей Бодров-младший, Татьяна Догилева, Катрин Денев — восхитительная женщина с божественно-лучистыми глазами. И на гонорар за эту советско-французскую историю купил подержанную «Ниву» 1996 года. Иномарку по определенным причинам не захотел. Нива же мне нравится. Во-первых, потому, что не облизанная, а чисто мужской формы — в этой корявости и шероховатости нахожу свои прелести!
Мне говорили: «О, советская машина, замучаешься!» Но моя любовь к ней, наверное, передалась автомобилю — он меня ни разу не подводил. Помимо того, что передвигаюсь на «Ниве» по городу, езжу еще играть в футбол. Это вторая после рисования страсть. В детстве даже занимался в спортивной школе. А в Репино вот уже на протяжении 20 лет каждый год в любую погоду собираются две странные команды — местные хулиганы, бывшие спортсмены, бармены, гопники — и играют в футбол.
К слову, сам Алексей Герман обожает автомобили и прекрасно водит. На «Хрусталеве» у него тоже была «Нива». Правда, как он ездит, для меня, честно говоря, загадка. Поскольку за рулем, уверен, он думает только о своем кино. Но, надо отдать ему должное, ни разу никуда не попадал. Как-то у одного умного человека спросили: «А что такое талантливо?» Он ответил, и, по-моему, очень здорово: «Талантливо — это когда непонятно, как сделано. Вот стоит на Дворцовой площади колонна из цельного куска гранита, сделанная без единой ошибки людьми в лаптях, и на нее водружен ангел. Гениально!» Так и Герман ездит непонятно как, но, можно сказать, гениально. Он очень любит автомобили. И в «Хрусталеве» роль автомобиля столь же важна, как и роли артистов.
В сценарии все, что касалось автомобиля, было детально и талантливо выписано. Скажем, капот машины с дрожащей капелькой на нем. И все эти штучки на старых немецких автомобилях — женщин с развевающимися волосами — требовал восстановить. Для сцены смерти Сталина нужны были одиннадцать ЗИСов-110. В сценарии одна строчка звучит приблизительно так: «По заснеженной Москве, вздымая снежную пургу, неслись одиннадцать ЗИСов, ревя моторами танковой силы». Представьте себе одиннадцать ЗИСов 53 года, где их найти? Стали предлагать — может, восемь? «Вы читали сценарий, — спрашивал Герман. — Видели, что там написано: «Ревя моторами тракторной силы, одиннадцать ЗИСов». И машины нужны были не дышащие на ладан, а блестящие, сверкающие. Собирали их со всего СНГ. В Питере с трудом нашли два автомобиля. Машины привозили из Таллинна, Москвы. Взяли один автомобиль в Музее подарков Сталину, нашли бронированный ЗИС-110 самого Ворошилова и т.д. Усилия невероятные! Потом все машины реставрировались до последней детали, чтобы все было, как говорят профессионалы, свое. И чтоб знаменитый флажок — на капоте, и в нем загоралась лампочка, и чтоб колеса, грубо говоря, не от «Жигулей». Колоссальная была работа.

«Колёса»: А «Советское шампанское»?

— Это тоже реальный автомобиль той поры. По свидетельству очевидцев, все эти «воронки», так называемые тюремные машины, расписывались под машины, перевозившие шампанское и мороженое, чтобы не вносить мрак в сияющую и сверкающую советскую действительность. Могу сказать, что в фильме машина, мною выдуманная, но на реалистической основе, сделанная на базе ГАЗ-51. По совместной задумке с Германом была построена и машина смерти, которая по сценарию сбивала иностранного корреспондента. Невероятная смесь на базе ЗИСа-5. Была приделана вторая кабина, чтобы автомобиль выглядел более зловещим. И замечательная деталь, которую Герман вспомнил: раньше, когда не было шипованных колес, на колеса грузовиков надевались цепи, этот лязгающий звук — дополнительный эмоциональный фон.

«Колёса»: А что за чудо-автомобиль в «Собачьем сердце» Владимира Бортко, на котором разъезжал Шариков и отлавливал кошек?

— Ну, это чистой воды фантазии на базе какой-то колымаги. Не было задачи воспроизвести авто того времени, просто нужно было транспортное средство, такое же странное, смешное, расхлябанное и жалкое, как и сам персонаж — плебей-собака. Автомобиль должен был подчеркнуть нелепость существа, которое вдруг решило, что оно — человек.

«Колёса»: Были ли еще попытки изобрести автомобиль в кино?

— Нет, только в этих двух картинах. Кстати, фильм «Хрусталев, машину!» выдвинут на Государственную премию, и моя скромная персона в том числе. И без преувеличения хочу сказать, что и автомобиль может быть полноправным кандидатом на высокую награду.
Если, положим, сравнивать работу над вышеназванными картинами и современными сериалами, к примеру, «Бандитский Петербург» Бортко по роману Андрея Константинова, то для меня такая работа в сто раз проще и не столь интересна. Объекты подобных убойных лент известны: ресторан, гостиница, офис, квартира крутого с евроремонтом и т. д. К тому же — ураганные темпы, минимальный бюджет, 50 тысяч долларов серия, это по киношным меркам — карикатурная сумма, поэтому за один день, как правило, снимается несколько объектов, тогда как в нормальном кино один объект снимают 3-4 дня. Успевай только эти объекты находить, главное, чтобы они не были раз пятьдесят сняты в других сериалах и соответствовали хотя бы как-то характеру персонажей. А вот когда прыгаешь в другое время, тогда нужно и книжки почитать и по музеям походить.

«Колёса»: Я знаю, что недавно у Вас была работа, о которой может только мечтать кинохудожник — «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова.

— С Владимиром Бортко мы дружим с первых шагов на «Ленфильме», а тут так случилось, что после «Бандитского Петербурга» между нами кошка пробежала. Когда неожиданно подходит: «Без тебя, Вова, ничего не получится». «Что случилось?» — спрашиваю.
— Будем снимать «Мастера».
— Но у предыдущих с этой картиной так ничего и не получилось.
— У них не вышло, у нас получится. Ты только не слушай разных барышень, которые наперебой утверждают, что все это мистика, дьявольщина какая-то. Это очень хорошее произведение, не больше.
И началась невероятно интересная работа. Поначалу все было просто здорово. Могу сказать злопыхателям, которые твердили: «И у Бортко не получится!» — что как раз должно было получиться, и обидно, что все рухнуло по каким-то совершенно загадочным причинам. Авторские права, финансовые проблемы НТВ? Но это не то, что реально могло зарубить проект. Уже дали согласие на съемки выдающиеся актеры. Воланда должен был играть Олег Янковский, Мастера — Олег Меньшиков, Маргариту — актриса Тюнина. А компьютерная графика? Придумали, как делать все эти полеты. Бортко даже съездил в Америку на студию Лукаса, автора небезызвестных «Звездных войн», там согласились изготовить Кота, который должен был быть настоящим, электронно-напичканным существом, прямо-таки настоящим. Пять месяцев работы. Я нарисовал практически всю картину, порядка 140 эскизов. В результате — все это было запечатано в железный ящик и отправлено в Москву.
Увидел опущенные долу тоскливые глаза Владимира Бортко и спросил: «Ну, что это? — Дьявольщина!»
Самая же моя последняя работа связана не с кино, а с театром. Оформление спектакля по пьесе шведского драматурга в постановке шведского режиссера Марты Вестин «Дорогами любви» в Театре Комедии им. Акимова. Признаюсь, в театре мне нравится работать, очень интеллигентная атмосфера, совершенно бескорыстные люди, которые получают копейки, но так любят и переживают за свое дело. И на этом поприще мне хотелось бы — вбитая футболом черта — победить.
Сегодня я счастлив, что, по большому счету, не подвел своих родителей. Отец видел многие мои работы, но был скуп на похвалы.
Знаю, что «Собачье сердце» ему понравилось. И мой скромный успех — это один из сыновних ответов на любовь отца и матери, людей поистине замечательных.

Подготовила Людмила Авраменко
Фото: Роман Останин; из архива В. Светозарова